"Красный Элвис" (Der Rote Elvis, Германия, 2007 , режиссер — Леопольд Грюн, программа XXIX Московского Международного Кинофестиваля "Свободная мысль — документальное кино").
Отгремел, отшумел Московский Кинофестиваль, требующий отдельного обстоятельного рассмотрения, что и будет предложено вниманию читателю в следующем номере. Для затравки же имеет смысл остановиться на одном из фильмов, зацепивших внимание.
Историческую правду можно крушить наотмашь, бульдозерами, а можно исподтишка — вкрадчивой подтасовкой фактов. Наша газета уже писала о Дине Риде и будет писать о нем впредь, ибо Дин Рид — герой. Едва ли хотя бы один из десяти нынешних желторотых и юных навскидку вспомнит, кем он был и чем он прославился. Имя его навсегда осталось в развеянном ветром пантеоне, куда входили также Анджела Дэвис, Леонард Пелтиер, вечно голодный доктор Хайдер, чуть позже — Саманта Смит и ее зеркальная двойняшка Катя Лычева. Из них на слуху теперь только кучерявая Анджела, да и то лишь благодаря истошным воплям Гарика Сукачева: "Дайте свободу, суки!". Между тем, в 70-80-х годах Дин Рид был кумиром миллионов. Личность его остается одной из самых странных загадок прошлого века, куда там Тунгусскому метеориту и "Марии-Селесте". Ярлыки "борца за гражданские права", "посланника дружбы и мира", которые к нему быстро приклеили, соответствует действительности, но ничего толком не объясняет; сам Рид в поздние годы едва ли не открещивался от них. И все же — невозможно понять, что заставило Дина Сирила Рида, золотого мальчика из благополучной среды, покинуть родной Кливленд, штат Колорадо, и очертя голову пуститься в странствия по территориям, которые не каждый янки сможет найти на карте. Мифология первых поселенцев? Традиция американского фронтира? Да, но вывернутая наизнанку своеобразным росчерком сознания, не "Дальше на Запад!", а скорее так, как в песне Новеллы Матвеевой: "Все не туда, всегда не в ту даль, многие стремятся, и Джим — он тоже такой". То, что персонажа зовут не Джим, а Дин — в данном случае ничего не меняет.
Дин начинал как певец, одинаково хорошо ориентирующийся во враждебных лагерях кантри и рок-н-ролла. Возможно, тот факт, что у себя в Штатах его не слишком воспринимали всерьез, послужил катализатором.
Паренек принялся осваивать третий мир, особое внимание уделяя тогдашнему цветнику всевозможных диктаторских режимов — Южной Америке. В зонгах его уже тогда преобладал "красный" оттенок. "Гринго, а на стороне рабочих!" — изумлялись угнетенные жители Чили, Никарагуа, Сальвадора. Впрочем, любовь к пролетариату совсем не мешала артисту с ловкостью кошки то и дело перепрыгивать через “железный занавес”. Вскоре, снимаясь в итальяно-испанских спагетти-вестернах и фильмах корсарского жанра, на рубеже 70-х он стал котироваться в Европе наравне с такими китами, как Джулиано Джемма и Томас Миллиан. В "Пиратах зеленого мыса" он играл отчаянного флибустьера, а в картине "Прощай, Сабата" негодяя-блондинчика, антагониста и конкурента героя Юла Бриннера. После эмиграции Рида его талант пыталась эксплуатировать студия ДЕФА (с одной стороны — "Братья по крови" с Гойко Митичем, драма о солдате-дезертире, перешедшем на сторону индейского племени, своего рода вариант "Синего солдата" Ральфа Нельсона, с другой — разудалый "чисто легкий" мюзикл "Пой, ковбой, пой"), но эти произведения, при всей их трогательности, сложно назвать шедеврами. Задуманному Дином фильму "Вундед Ни" о героях резистанса из резервации для племени сиу, на который он, соавтор сценария, возлагал большие надежды (съемки должны были проходить у нас в Крыму) суждено было остаться незавершенным.
К свободе у Дина Рида было отношение, сравнимое с религиозным чувством. Многие актеры в то время баловались политикой, но последовательная политическая деятельность Рида оставляет далеко позади и игру от ума Кендис Берген, и взбаламошную эксцентрику Джейн Фонды. Он был романтиком, одержимым социализмом. Поначалу его песни не выходили за рамки пацифизма "детей-цветов". В 1973, после расстрела Альенде, ситуация изменилась. В частных беседах певец стал высказываться в защиту терроризма, тактики "прямого действия", поддерживал бойцов Палестины, в его лексиконе стало мелькать слово "сионисты". Безумно популярный в Советском Союзе, Дин Рид мечтал жить в царстве справедливости, каковым ему представлялся соцлагерь. Дальнейшие события неясны до сих пор. По одной из версий, в СССР Риду остаться почему-то не разрешили, переправили его в Восточную Германию, навязали в жены посредственную актрису и сотрудницу "Штази" Ренату Блюме, а когда Дин, поближе рассмотрев "радости" жизни в ГДР, стал позволять себе неосторожные высказывания и захотел вернуться домой в Денвер, убрали его. Обстоятельства гибели Дина Рида по большому счету так и остались тайной. Всего этого из фильма Леопольда Грюна понять нельзя.
Грюн — далеко не первый документалист, обратившийся к биографии Рида, но, безусловно, самый неудачливый из них. Вместо толкового и внятного рассказа о трагедии позднего прозрения, Грюн предлагает нам намешанные в шейкере воспоминания случайных и неслучайных людей, никак не комментируя их. Интервью с женщинами Рида даже не напоминают перерывание грязного белья, а попросту являются им. Отвратителен и лжив финальный монолог Ренаты Блюме-Рид, суть которого сводится к тому, что накануне смерти она закатила мужу скандал, после чего у того началась депрессия. Едем дальше. Сотрудничество Рида с такими крупными режиссерами мирового кино, как Джанфранко Паролини и Фердинандо Бальди, не упомянуто вообще, хотя наверняка нашлись бы люди, способные интересно рассказать об этом. Момент переоценки ценностей Рида сведен лишь к рассказу одного очевидца, слышавшего, как певец назвал ГДР фашистской страной: "Мы этим уже наелись вот как досыта!" — крикнул Рид полицейским, имевшим неосторожность остановить его за превышение скорости. "И он, — добавляет свидетель происшествия, — подкрепил свои слова жестом". Здорово! Но эта тема, как и прочие остальные, едва возникнув, повисает в воздухе.
Претензии к фильму можно перечислять бесконечно. Интересно, что в Германии "Красный Элвис" прошел с аншлагами и очередями у касс; ничем другим, кроме как желанием немцев своими глазами взглянуть на запредельную глупость, этот факт объяснять не хочется. Броское название киноленты также при ближайшем рассмотрении не выдерживает критики: при чем здесь Элвис? Мистер Пресли был куклой, марионеткой. Он возник на сцене лишь потому, что продюсеру Сэму Филлипсу нужен был белый исполнитель, поющий, как негр. Чтобы поскорее продать его за деньги. Общего между Ридом и "Королем" было только то, что оба они пели песни.
Впрочем, "Красного Элвиса" (вскоре он должен мелькнуть в нашем кинопрокате) стоит смотреть ради одних только кадров кинохроники, их там предостаточно. При одном взгляде на развевающиеся волосы Дина Рида, на его солнечную улыбку и огоньки играющие в глазах, на то, как он уверенно шагает по пересеченной местности — в одной руке гитара, в другой — автомат Калашникова, становится ясно, что ни один из "живых свидетелей" так ничего и не понял. Снимая фильм о Риде, следовало сделать акцент именно на гитаре и автомате, а не на подробностях личной жизни. Зато в свое время все сразу стало ясно советским детям. И роковой день, когда "Пионерская правда" поместила на первой странице портрет "поющего ковбоя", стал единственным и кратким мигом популярности этой невероятной газеты. Дин Рид вернул затертому до дыр понятию "народный артист" первоначальный смысл.
От редакции. Некоторый отход Дина Рида от забуксовавшей системы, к тому отчетливо приобретавшей ревизионистские черты, ни в коем случае не касался собственно идейных воззрений артиста.
В своем фактическом завещании Рид написал: "Люди доброй воли будут строить лучший мир — социалистический мир… Я не соглашаюсь со всем, но социализм еще слишком молод. Однако именно он несет в себе единственное решение основных проблем для большинства мира…"
Как убедительно показывают последние исследования (например, "Трагедия красного ковбоя" Ф. Раззакова), господствующая либеральная версия мести "Штази" не выдерживает никакой критики. Дин Рид ушёл сам, отказавшись вписываться в "прекрасный новый мир", борьбе с которым он отдал всю свою жизнь. Он ушёл, чтобы вернуться. Дин Рид — навсегда!
|
|
